Джогджа — вальяжная. Не ленивая, а именно расслабленная, потому что знает себе цену. Это единственный действующий султанат в Индонезии — город до сих пор управляется султаном и имеет статус автономии. Город широкий, невысокий, с большим историческим кварталом, рынком, перетекающим в торговые же улицы, где на каждом шагу магазины батика, резных изделий, музыкальных инструментов. В городе множество театров, музыкальных точек, и каждый год проходят фестивали разных искусств. Город живой: охрана-отмена, пыльным занавесом ДК не пахнет.

А ещё Джогджа создаёт впечатление безопасного города. Это удивительно, но вообще во время всей дороги мы, две белые женщины, не чувствовали себя в опасности. И дело не только в том, что мы были с местными, но и в том, какие местные. Документалистка во время ужина рассказывает, что это связано с отсутствием мачистской культуры в Индонезии. Мальчиков не воспитывают в духе превосходства. Здесь, безусловно, сильна традиционная культура и от региона к региону ситуация отличается, но вообще не страшно.

Я уезжаю со встречи пораньше — мне надо успеть на личку. Не знаю, каким местом я думала, но на неделе съёмок я не отменила свою терапевтическую работу. По дороге в такси, глядя то на время, то на размытые из-за дождя отблески фонарей в окне, ловлю себя на ощущении дежавю. Как будто я так уже куда-то ехала — может, в этой жизни, а может, во сне, а может, я так буду ехать, если призывный голос этого места заманит меня поверить в то, что это может быть на какое-то время домом.

Помимо того, что тут пару ночей мы даже нормально спим, мы бесконечно едим. Джокьякарта — гастрономический апогей поездки.

Это, в частности, дуриановый рай, и впервые за 12 лет поездок по Азии я решаюсь его попробовать. Сразу во всех видах: три сорта сырого, с мороженым и с какой-то сладкой кашей. Моя кожа лица к тому моменту отчётливо даёт понять, что за весь кофеин, сахар и недосып я ещё долго буду расплачиваться отчаянными прыщами, но завтра для меня не существует — нет его в глаголах индонезийского языка и нет его в моём восприятии времени сейчас.

Ах да, сахар. В Джогдже становится понятно, что это король яванской кухни. И становится понятно почему.

...За окном опять дождь. За три дня в Джогдже на наши головы его вылилось больше, чем за всю предыдущую неделю. Сейчас он барабанит по деревянной крыше модного ресторана — мы сидим прямо под треугольной крышей с огромными скатами и деревянными резными столбами.

— Вау! Ты понимаешь, что это? — спрашиваю Сашу, глядя на жёлтую глыбу на тарелке.

За три сезона на Бали я привыкла к дивным дивам питания в модных местах, но это явно что-то другое.

Саша берёт в руки эту жёлтую прозрачную глыбу, смело лижет и разочарованно отвечает:
— Это сахар.

Последний раз столько сахара в кухне я помню в Индии. Но Индия считается вторым местом в мире по количеству диабетиков.

Индонезия на шестом.

Когда на Яве хозяйничали голландцы, они быстро открыли, что здесь отлично растёт сахарный тростник. И на долгие десятилетия это стало основой процветания метрополии: огромные площади вырубались под посадки, строилась инфраструктура, дороги, города. Яванцы часто выращивали сахарный тростник в ущерб другим культурам по приказу голландцев, так что он был вездесущ. И, конечно, его всё время ели — быстрые дешёвые углеводы.

Под конец недельного пребывания на Яве я снова мечтала о чём-то нейтрального вкуса. Когда я останавливалась в обычных, а не модных, кофейнях и задумчиво смотрела на огромный список напитков, неизменно спрашивала у бариста: «Это сладко?» И они неизменно отвечали: «Для белых это сладко».

Чикен Темпл построили возле Джогджи неспроста — он на одной линии между Боробудуром и Прамбананом, огромной индуистской святыней. Современный символ удивительного свойства Индонезии — здесь никогда не было религиозных войн. Каким-то чудом местное население синтезирует элементы разных культур воедино так, что всем хватает места.

В последний день в Джогдже мы едем туда с самого утра — ещё даже кофейни не работают. Дорога идёт мимо вулкана Мерапи, и Дидот рассказывает, как они в школе сначала забирались в зоопарк найти галлюциногенные грибы на какашках слона, а потом ходили через ручей к подножию вулкана триповать. Вулкан был спящий, пока однажды в 2010 году он не проснулся. Гид сжимает руль автомобиля так, что светлеют костяшки пальцев, и говорит, что это был один из самых страшных дней в его жизни — столько крови он не видел никогда. Тогда погибло почти 400 человек.

Прамбанан намного менее туристический, чем Боробудур, и такой же красивый. Его построили в 900 году, и по сути это комплекс из 240 храмов-чанди. Через сотню лет после постройки его забросили, а потом его разрушило землетрясение. До сих пор большинство сооружений представляют собой бесформенную кучу камней, но центральный храм тщательно восстановлен. По сторонам храма Шивы возвышаются храмы, посвящённые Брахме и Вишну. Напротив трёх сооружений размещены более низкие храмы — они построены в честь носителей богов: быка Нанди, птицы Гаруды и гуся Хамсы. Объясняя логику, Дидот шутит, что это гараж. Если храм — дом бога, то это место парковки их транспортных средств.

Спокойный осмотр нам, впрочем, не светит — мы опять рок-звёзды. Вокруг нас толпы детей в ярких футболках разных цветов, как будто Шива рассыпал гигантский M&Ms. И каждая школа, конечно же, хочет с нами сфоткаться. Через полчаса, когда количество фотосессий перевалило за дюжину, видя, как к Дидоту приближается очередная учительница со смартфоном, я не выдерживаю.

— Бежим! — срываюсь с места, и Дидот с Сашей за мной. Мы бежим прочь за каменные ворота — дворник, лениво подметающий песок, смотрит на нас удивлённо.

Отхохотав, Дидот предлагает:
— Давайте я вам покажу не менее красивый храм, до которого никто не доходит.

И мы идём по огромному парку к не менее красивому храму, где кроме нас только пара реставраторов.

В каждом храме множество келий для медитации — со стен одной из них на меня смотрит огромная маска бога Калы, бога времени. По легенде, когда Кала родился, он был настолько голоден, что хотел сожрать весь мир. Он был настолько жаден, что пытался съесть даже небесные светила. Дидот рассказал, что во времена его бабушки во время затмения люди при затмении выходили стучать в жестяные предметы, чтобы Кала испугался и отдал светило обратно. Чтобы как-то остановить это обжорство, Шива приказал Кале съесть своё собственное тело. Потому он бог без тела. Кала настолько глубоко вплетён в культуру, что сейчас это даже обозначение единицы времени. Dahulu kala — давно, kadang kala — иногда, senja kala — время перед закатом, сумерки. И так далее.

Кала сожрёт и меня, и всё, что я люблю. И этот текст — это попытка хотя бы чуть-чуть ему противостоять.

На третий день мы прощаемся с Дидотом и идём на вокзал — мы едем в Баньюванги, порт, который соединяет Яву с Бали.

Утром я просыпаюсь и ахаю от красоты — природа стала более девственной и такой живописной, что вспоминаются колониальные картинки 19-го века. Где-то недалеко отсюда я была пару лет назад, лазая на серный вулкан Иджен. Он известен тем, что там добывают серу как и века назад — спускаясь в кратер к серному озеру. Там невозможно быть без маски, и ночью при свете фонариков, когда лучи выхватывают жёлтую яркую серу, кажется, что это преисподняя. Когда светает, уже видны те, кто серу на себе в корзинах тащит, а кто сувениры продаёт. Говорят, за последние пять лет всё больше тех, кто там продаёт сувениры, а не таскает на себе серу из кратера. Что, безусловно, хорошо для местных.

Но я всё же надеюсь, что Ява ещё останется местом, в котором возможны чудеса и открытия за пределами туристических троп. Я обязательно вернусь.

Правда, это всё потом я пойму и смогу сформулировать. А пока после двух ночей почти без сна мы едем на пароме на Бали. С нами всё ещё хотят фоткаться яванцы, только вот в моём состоянии полузомби это делать совсем не хочется. Из-за того, что большую часть поездки я провела в недосыпе, мне легко представить, что всё это было сном. Нежно-зелёные мечети с золотыми узорами и розовыми ставнями, улыбчивые маленькие яванцы с влажными миндалевидными глазами, колониальные особняки, стрельчатые окна которых выходят на джунгли-сад, и постоянный хохот команды. Ява провожает своими вулканическими пиками, а впереди — остров, который уже ощущается как дом.

Но это уже другая история.