Дели и политика
Дели и политика
Дели и политика
Дели и политика
Дели и политика
Мейн базар и сикхский храм
Мейн базар и сикхский храм
Первые три часа в Индии предсказали характер всего путешествия.
Мы приземлились в Дели 10 января около 6 утра. Прямо из терминала международного аэропорта Индиры Ганди в центр города идёт линия метро Airport express, проезд стоит около $1. Про делийскую подземку я знала одно – в 2016 году здесь запустили бесплатный вай-фай, и в основном его используют для просмотра порнухи со смартфонов. В этом небольшом факте сразу три ключа к пониманию состояния современной индийской культуры: бум дешёвых гаджетов, перенаселённость и табуированная сексуальность. Со всем этим пришлось столкнуться не раз, равно как и с наивной предприимчивостью многих местных жителей.
На подходе к турникетам метро какой-то индиец встал на нашем пути:
– Who are you? Where are you from? Where are you going?
– City center.
– You know subway no work?
– Why? What happened?
– No work, no work, but it's ok, I have a taxi! Taxi is good, taxi is so cheap. Where do you go, madam? Madam? Sir! Stop! Taxi!
Метро, конечно же, работало.
Мы приземлились в Дели 10 января около 6 утра. Прямо из терминала международного аэропорта Индиры Ганди в центр города идёт линия метро Airport express, проезд стоит около $1. Про делийскую подземку я знала одно – в 2016 году здесь запустили бесплатный вай-фай, и в основном его используют для просмотра порнухи со смартфонов. В этом небольшом факте сразу три ключа к пониманию состояния современной индийской культуры: бум дешёвых гаджетов, перенаселённость и табуированная сексуальность. Со всем этим пришлось столкнуться не раз, равно как и с наивной предприимчивостью многих местных жителей.
На подходе к турникетам метро какой-то индиец встал на нашем пути:
– Who are you? Where are you from? Where are you going?
– City center.
– You know subway no work?
– Why? What happened?
– No work, no work, but it's ok, I have a taxi! Taxi is good, taxi is so cheap. Where do you go, madam? Madam? Sir! Stop! Taxi!
Метро, конечно же, работало.
Это был настоящий мираж в постапокалиптической пустыне
Отныне и впредь нам регулярно будут говорить, что сюда нельзя, лучше вон туда – потому что ремонт, закрыто, запрещено, не по расписанию, но «мадам, если за небольшую плату, то можно». Однажды охранник вокзала пытался меня убедить, что крыло здания с туристическими кассами взорвали, и потому билеты на поезд надо покупать у него. Кассы, естественно, работали.
Спустя час мы вышли из метро на Мейн базар, в самом туристическом районе Дели, и пошли по улице наугад. Было пусто, только коровы искали завтрак в дымящихся мусорных кучах, да редкие люди спали прямо на тротуаре. Первое впечатление – очень ярко и очень грязно. Это странно говорить и странно осознавать. Я была в самых разных местах планеты, включая пригороды Лимы, трущобы Тегусигальпы и окраины китайских индустриальных городов, поэтому когда я слышала от кого-нибудь, что в Индии грязно, я думала «пффф, да ладно». Но, чёрт возьми, я вынуждена это признать. Так грязно, как здесь, мне не было пока нигде.
Ещё через полчаса бесцельной прогулки в конце разбитой аллеи я увидела прекрасный храм из белого мрамора, окруженный зелёными лужайками. В предрассветной дымке казалось, что он парит в воздухе – ужасно банально, но градус пафоса не хочется снижать даже сейчас. Это был настоящий мираж в постапокалиптической пустыне. С трудом веря в реальность происходящего, мы вместе с вереницей хорошо одетых сикхов пошли на утреннюю службу в храм Гурдвара Бангла Сахиб. «Какая красивая метафора! Прекрасный храм посреди говна, наверное, это очень про Индию», –подумала я. Увы, как раз прекрасное в течение следующих месяцев будет встречаться далеко не каждый день.
Спустя час мы вышли из метро на Мейн базар, в самом туристическом районе Дели, и пошли по улице наугад. Было пусто, только коровы искали завтрак в дымящихся мусорных кучах, да редкие люди спали прямо на тротуаре. Первое впечатление – очень ярко и очень грязно. Это странно говорить и странно осознавать. Я была в самых разных местах планеты, включая пригороды Лимы, трущобы Тегусигальпы и окраины китайских индустриальных городов, поэтому когда я слышала от кого-нибудь, что в Индии грязно, я думала «пффф, да ладно». Но, чёрт возьми, я вынуждена это признать. Так грязно, как здесь, мне не было пока нигде.
Ещё через полчаса бесцельной прогулки в конце разбитой аллеи я увидела прекрасный храм из белого мрамора, окруженный зелёными лужайками. В предрассветной дымке казалось, что он парит в воздухе – ужасно банально, но градус пафоса не хочется снижать даже сейчас. Это был настоящий мираж в постапокалиптической пустыне. С трудом веря в реальность происходящего, мы вместе с вереницей хорошо одетых сикхов пошли на утреннюю службу в храм Гурдвара Бангла Сахиб. «Какая красивая метафора! Прекрасный храм посреди говна, наверное, это очень про Индию», –подумала я. Увы, как раз прекрасное в течение следующих месяцев будет встречаться далеко не каждый день.
Старый Дели и толпа
В Дели у меня был друг, индиец Сахил. Он много лет учился в Италии, год жил в Беларуси, а сейчас переехал в Канаду. По счастливой случайности, на момент нашего прилёта Сахил как раз гостил у родственников. Около полудня он подобрал нас на машине и повёз смотреть город. Движимый желанием показать гостям всё самое лучшее, он начал экскурсию с Садов Лоди – это парк с гробницам мусульманских правителей X века. "That's the greenest you can get in Delhi", – шутил Сахил. Было видно, что зелени здесь тяжелее, чем людям: под уставшими пальмами бессмертные студенты копались в своих смартфонах.
Покружив по городу и изрядно постояв в пробках, Сахил предложил отправиться на поиски колорита в Старый Дели. К нам присоединился друг Сахила Уорен. Мы бросили машину и пошли в метро. Там индийские друзья настояли на том, чтобы окружить меня кольцом из трёх человек во избежание приставаний. Тогда их осторожность показалась излишней, но я не протестовала. В вагон мы едва втиснулись.
Покружив по городу и изрядно постояв в пробках, Сахил предложил отправиться на поиски колорита в Старый Дели. К нам присоединился друг Сахила Уорен. Мы бросили машину и пошли в метро. Там индийские друзья настояли на том, чтобы окружить меня кольцом из трёх человек во избежание приставаний. Тогда их осторожность показалась излишней, но я не протестовала. В вагон мы едва втиснулись.
Жизнь человеческая здесь, как в джунглях, оглушительная борьба за выживание
– Очень много народу, – промолвил Рома, стиснутый со всех сторон.
Индийцы громко рассмеялись.
– Подожди немного, ты увидишь, что такое действительно много народу, – сквозь слезы ответил Сахил.
Когда мы вышли на станции Chawri Bazaar, я поняла, почему друзья смеялись. На узком пятачке перед метро словно разместилось население небольшого беларусского посёлка. Головокружительное количество – самый верный эпитет. Я почувствовала себя атомом из модели Броуновского движения, моя траектория зависела от других участников самым непредсказуемым образом. Мы шли цепочкой и тщательно следили друг за другом. Остановишься – потеряешься. Толкнут, потянут, и всё. Затянет толпа, сгинешь в круговороте чёрных голов. Я сходила с ума от звуков – клаксоны, крики, цокот, зазывания, плач, моторы. Тысячи и тысячи людей проживали здесь свою жизнь одновременно: обедали, торговались, ковали подковы, продавали снеки, справляли нужду и умирали. Жизнь человеческая здесь, как в джунглях, оглушительная борьба за выживание.
Индийцы громко рассмеялись.
– Подожди немного, ты увидишь, что такое действительно много народу, – сквозь слезы ответил Сахил.
Когда мы вышли на станции Chawri Bazaar, я поняла, почему друзья смеялись. На узком пятачке перед метро словно разместилось население небольшого беларусского посёлка. Головокружительное количество – самый верный эпитет. Я почувствовала себя атомом из модели Броуновского движения, моя траектория зависела от других участников самым непредсказуемым образом. Мы шли цепочкой и тщательно следили друг за другом. Остановишься – потеряешься. Толкнут, потянут, и всё. Затянет толпа, сгинешь в круговороте чёрных голов. Я сходила с ума от звуков – клаксоны, крики, цокот, зазывания, плач, моторы. Тысячи и тысячи людей проживали здесь свою жизнь одновременно: обедали, торговались, ковали подковы, продавали снеки, справляли нужду и умирали. Жизнь человеческая здесь, как в джунглях, оглушительная борьба за выживание.
– Очень много народу, – промолвил Рома, стиснутый со всех сторон.
Индийцы громко рассмеялись.
– Подожди немного, ты увидишь, что такое действительно много народу, – сквозь слезы ответил Сахил.
Когда мы вышли на станции Chawri Bazaar, я поняла, почему друзья смеялись. На узком пятачке перед метро словно разместилось население небольшого беларусского посёлка. Головокружительное количество – самый верный эпитет. Я почувствовала себя атомом из модели Броуновского движения, моя траектория зависела от других участников самым непредсказуемым образом. Мы шли цепочкой и тщательно следили друг за другом. Остановишься – потеряешься. Толкнут, потянут, и всё. Затянет толпа, сгинешь в круговороте чёрных голов. Я сходила с ума от звуков – клаксоны, крики, цокот, зазывания, плач, моторы. Тысячи и тысячи людей проживали здесь свою жизнь одновременно: обедали, торговались, ковали подковы, продавали снеки, справляли нужду и умирали. Жизнь человеческая здесь, как в джунглях, оглушительная борьба за выживание.
Индийцы громко рассмеялись.
– Подожди немного, ты увидишь, что такое действительно много народу, – сквозь слезы ответил Сахил.
Когда мы вышли на станции Chawri Bazaar, я поняла, почему друзья смеялись. На узком пятачке перед метро словно разместилось население небольшого беларусского посёлка. Головокружительное количество – самый верный эпитет. Я почувствовала себя атомом из модели Броуновского движения, моя траектория зависела от других участников самым непредсказуемым образом. Мы шли цепочкой и тщательно следили друг за другом. Остановишься – потеряешься. Толкнут, потянут, и всё. Затянет толпа, сгинешь в круговороте чёрных голов. Я сходила с ума от звуков – клаксоны, крики, цокот, зазывания, плач, моторы. Тысячи и тысячи людей проживали здесь свою жизнь одновременно: обедали, торговались, ковали подковы, продавали снеки, справляли нужду и умирали. Жизнь человеческая здесь, как в джунглях, оглушительная борьба за выживание.
Старый Дели оставляет впечатление невероятно ветхого места. Дома как будто строили для детей, но потом им надоело в них играть, и здания забросили. Попадались и те постройки, которые были по-настоящему красивы – в далёком прошлом. Сейчас же их разрушенные щербатые стены были татуированы косыми надписями реклам и линиями коммуникаций. Войдя в одно из таких зданий спустя час самой напряжённой прогулки в моей жизни, мы оказались в мусульманском ресторанчике. Места здесь было мало, как в домике для Барби. Сахил заказал настолько острую еду, что я плакала. Уорен добавил специй в свою тарелку – и перед его едой спасовал даже Сахил. Уорен – повар, последний год он работал в Кувейте и мечтал уехать в Канаду делать виски. Сахил – дизайнер, и тоже раздумывал о Канаде. Оба из хороших семей, и оба мечтали эмигрировать из родной страны по одним и тем же причинам: коррупция, климат, отвратительная инфраструктура и крайняя дороговизна жилья.
Следующим утром нас ждал поезд до Кералы, но сначала мы раздобыли симку местного оператора.
Следующим утром нас ждал поезд до Кералы, но сначала мы раздобыли симку местного оператора.
LTE-интернет и выборы
Сахил купил на свой паспорт уже третью симку мобильного оператора Jio, который предоставлял 1 гигабайт LTE-интернета в день по смешной цене. Беспрецедентную ярмарку щедрости организовал Мукеш Амбани, самый богатый человек Индии и заодно владелец телекоммуникационной корпорации, в которую входит Jio. Слухи гласили, что решение построить первую в стране LTE-сетку было принято для того, чтобы спасти миллиарды чёрных денег перед масштабной реформой 8 ноября 2016 года. В этот день под предлогом борьбы с коррупцией правительство премьер-министра Нарендра Моди вывело из оборота самые популярные купюры в 500 и 1000 рупий ($7 и $14). Настоящая цель состояла в том, чтобы «обелить» доходы населения.
Быстро привыкаешь к тому, что гибель тысяч человек здесь не катастрофа, а так, статистическая погрешность
Индийцы не хранят деньги в банках – они хранят их в чулках, золоте или недвижимости. При открытии счёта человек автоматически получает номер налогоплательщика: потому в суровой статистической реальности налоги на доход платит менее 1% населения. Теоретически, обменять устаревшие деньги можно было в банках. По факту, это было нереально, тысячи людей потеряли состояния, а сотни ещё и жизни. Что бы ни было триггером для Jio, 1 гигабайт дешёвого интернета в стране, где 36% населения не умеет читать и писать своё имя – это впечатляет.
Политика в Индии это очень закрытая сфера. До наших широт доходят либо вести о смене правительства страны, либо о каких-то фантастических инцидентах вроде того, как в штате Тамил-Наду в 2016 году 470 человек умерли, не вынеся кончины главы штата. Эта цифра ужасает только поначалу. При чтении местных новостей быстро привыкаешь к тому, что гибель тысяч человек здесь не катастрофа, а так, статистическая погрешность.
Политика в Индии это очень закрытая сфера. До наших широт доходят либо вести о смене правительства страны, либо о каких-то фантастических инцидентах вроде того, как в штате Тамил-Наду в 2016 году 470 человек умерли, не вынеся кончины главы штата. Эта цифра ужасает только поначалу. При чтении местных новостей быстро привыкаешь к тому, что гибель тысяч человек здесь не катастрофа, а так, статистическая погрешность.
Тем более удивительным событием стало появление первого независимого политического дока "The insignificant man" про выборы в парламент в 2013 году. Он рассказывает о борьбе лидера молодой «Партии простого человека» с такими мастодонтами, как Индийская народная партия, к которой принадлежит нынешний премьер-министр Нарендра Моди, и партией Конгресса, которую основал ещё Махатма Ганди. По моим ощущения, фильм сильно затянут, но если хочется прикоснуться к пониманию того, как работает политика в стране с населением в полтора миллиарда человек – пойдёт. В 2017 году в нескольких штатах тоже проходили выборы в парламент. Я наблюдала эти праздники в Гоа и Уттаркханде. Понять, где проходит предвыборная агитация, было просто: в шатрах, украшенной символикой той или иной партии, раздавали еду, алкоголь, играла музыка и выступали факиры. В Индии, как нигде, политика это искусство управления толпой. В самом буквальном смысле этого слова.
Я всё время пыталась в своей голове удержать два факта. Во-первых, Индия это очень молодое государство. Оно было образовано всего-то в 1947 году. По сути дела, это постоянная попытка на грани фола объединить под одним флагом сотни бывших мелких княжеств, говорящих на 23 разных языках и поклоняющимся тысячам, если не миллионам, разных богов. Во-вторых, за 70 лет независимости население страны выросло на один миллиард человек. Ещё раз, один миллиард за 70 лет. Такие темпы прироста были бы вызовом даже для развитой государственной системы, что уж говорить о таком «младенце», как Индия. Как метко заметил писатель Салман Рушди, «индийский дар безудержного размножения – это и дар, и проклятие».
Я всё время пыталась в своей голове удержать два факта. Во-первых, Индия это очень молодое государство. Оно было образовано всего-то в 1947 году. По сути дела, это постоянная попытка на грани фола объединить под одним флагом сотни бывших мелких княжеств, говорящих на 23 разных языках и поклоняющимся тысячам, если не миллионам, разных богов. Во-вторых, за 70 лет независимости население страны выросло на один миллиард человек. Ещё раз, один миллиард за 70 лет. Такие темпы прироста были бы вызовом даже для развитой государственной системы, что уж говорить о таком «младенце», как Индия. Как метко заметил писатель Салман Рушди, «индийский дар безудержного размножения – это и дар, и проклятие».