3
Попрошайничество
Аляска и Канада
Туда
До Анкориджа 2500 километров
29 сентября 2013, Досон-Крик
Наш путь лежит через Канаду на Аляску. Мы едем вот уже пятнадцать дней. Вчера мы выкинули нашего второго водителя Сеню в Сиэтле, — у него нет канадской визы, — и в итоге окончательно остались наедине с дорогой. Точнее, это Рома остался наедине — я не умею водить автомобиль, у меня -10 диоптрий на оба глаза. Зато я отлично умею заваривать чай, готовить гречку на походной печке и прогревать машину в начале дня. Это особенно почетная обязанность: утром всегда очень холодно, особенно ушам, но чтобы включить печку, надо выбраться из-под одеяла. Замкнутый круг.
Сегодня мы переночевали в туристическом городке Джаспер посреди национального парка, где китайцы фотографируются на фоне канадских сувенирных магазинов. Время выезжать на Alaska highway, трассу, которую нам предстоит проехать от начала и до конца. Это больше 2000 километров. У нас почти нет денег, скоро не останется бензина, а из теплой одежды одна куртка и шапка на двоих.
Покружив около заправки Petro Canada, мы все-таки отвергаем идею заправиться и уехать не расплатившись. На всех заправках стоят видеокамеры, Бонни и Клайд на белом Dodge Caravan не то чтобы незаметны в стране пикапов и внедорожников. Выехав из городка, мы сразу нарываемся на полицейский патруль, который штрафует нас за превышение скорости. Если от нуля отнять 103 доллара, хуже не станет, в общем-то. Чем ближе стрелка бака к нулю, тем чернее наш юмор.
Сегодня мы переночевали в туристическом городке Джаспер посреди национального парка, где китайцы фотографируются на фоне канадских сувенирных магазинов. Время выезжать на Alaska highway, трассу, которую нам предстоит проехать от начала и до конца. Это больше 2000 километров. У нас почти нет денег, скоро не останется бензина, а из теплой одежды одна куртка и шапка на двоих.
Покружив около заправки Petro Canada, мы все-таки отвергаем идею заправиться и уехать не расплатившись. На всех заправках стоят видеокамеры, Бонни и Клайд на белом Dodge Caravan не то чтобы незаметны в стране пикапов и внедорожников. Выехав из городка, мы сразу нарываемся на полицейский патруль, который штрафует нас за превышение скорости. Если от нуля отнять 103 доллара, хуже не станет, в общем-то. Чем ближе стрелка бака к нулю, тем чернее наш юмор.
У нас почти нет денег, скоро не останется бензина, а из теплой одежды одна куртка и шапка на двоих
Мы в долине посреди гор, вокруг — только солнце, желтые лиственные леса и прямая, как стрела, дорога. Вверх-вниз, вниз-вверх. Иногда в пейзаже появляются нефтяные вышки, редкие признаки цивилизации. На последнем издыхании мы проезжаем какой-то одноэтажный городок, населенный людьми на пикапах. Подъезжаем к заправке. Тут так пусто и мирно, что машину можно не закрывать.
Нервное напряжение немного спадает, потому что это конец. У нас есть 20 долларов, которые мы решаем потратить на сникерсы. На чистой заправке дежурят школьницы. Полки издевательски заставлены канистрами для бензина. Берем кофе.
Нервное напряжение немного спадает, потому что это конец. У нас есть 20 долларов, которые мы решаем потратить на сникерсы. На чистой заправке дежурят школьницы. Полки издевательски заставлены канистрами для бензина. Берем кофе.
— Ну что, давай рисовать табличку? — спрашивает Рома.
— Ну давай, — неохотно мямлю я.
Идея того, чтобы стоять с табличкой и просить деньги на бензин, мне не нравится на физиологическом уровне. Это вторжение в частную жизнь, это выманивание ценного ресурса, это унизительно. Попрошайничать — значит расписаться в собственной ничтожности, в том, что ты неудачник. Такие мысли преследуют меня, пока я выставляю картонку с надписью «Gas needed. Heading Alaska» в стороне от бензоколонок, так, чтобы нас было видно из любой точки — кроме самого здания заправки. Мне стыдно. Я остаюсь торговать лицом около таблички, стараясь не смотреть по сторонам.
Через пять минут женщина средних лет на огромном пикапе кричит мне:
— Эй! Закончился бензин?
— Да!
— Подъезжайте к колонке.
Это весь состоявшийся между нами диалог, больше та канадка не задала ни единого вопроса. Женщина оплачивает нам топливо на 80 долларов, говорит «Good luck» и уезжает. Я бегу за канистрой на заправку — весь бензин даже не влазит нам в бак.
— Ну давай, — неохотно мямлю я.
Идея того, чтобы стоять с табличкой и просить деньги на бензин, мне не нравится на физиологическом уровне. Это вторжение в частную жизнь, это выманивание ценного ресурса, это унизительно. Попрошайничать — значит расписаться в собственной ничтожности, в том, что ты неудачник. Такие мысли преследуют меня, пока я выставляю картонку с надписью «Gas needed. Heading Alaska» в стороне от бензоколонок, так, чтобы нас было видно из любой точки — кроме самого здания заправки. Мне стыдно. Я остаюсь торговать лицом около таблички, стараясь не смотреть по сторонам.
Через пять минут женщина средних лет на огромном пикапе кричит мне:
— Эй! Закончился бензин?
— Да!
— Подъезжайте к колонке.
Это весь состоявшийся между нами диалог, больше та канадка не задала ни единого вопроса. Женщина оплачивает нам топливо на 80 долларов, говорит «Good luck» и уезжает. Я бегу за канистрой на заправку — весь бензин даже не влазит нам в бак.
До Анкориджа 1700 километров
4 октября 2013, Великие озера.
Всю неделю нам чертовски везет. Мы никогда не стоим на заправках больше десяти минут и потому быстро продвигаемся на север. Если бы не поломки и привычка просыпаться к полудню, было бы еще быстрее.
Сегодня заночевали на парковке для дальнобойщиков. Начались Великие озера, совершенно закончились люди. Так красиво и безмолвно, что на каждом километре хочется выйти, врубить музыку в плеере и потеряться на берегу навсегда. Но нам нужно торопиться, потому что скоро здесь выпадет снег — наша белая смерть. Безумная старая машина на лысой резине может повести себя непредсказуемо. К тому же у нас не работает печка.
Сегодня заночевали на парковке для дальнобойщиков. Начались Великие озера, совершенно закончились люди. Так красиво и безмолвно, что на каждом километре хочется выйти, врубить музыку в плеере и потеряться на берегу навсегда. Но нам нужно торопиться, потому что скоро здесь выпадет снег — наша белая смерть. Безумная старая машина на лысой резине может повести себя непредсказуемо. К тому же у нас не работает печка.
Мы с трудом дотягиваем до очередной заправки: посреди нигде разместился отельный комплекс для богатых. Треугольные крыши деревянных домов почти доходят до земли, а за ними — огромное озеро голубой ледниковой воды. Нас, правда, интересует только колонка с бензином. Старая развалюха предлагает напоить Dodge Caravan по цене два доллара за литр. Это в три раза дороже, чем в Лос-Анджелесе. На пути сюда нас не обогнала ни одна машина, да и на парковке отеля стоит всего один жилой автофургон. Остается лишь мысленно перекреститься.
Пытаясь согреться на октябрьском горном солнце, я нарезаю круги около заветной картонки «Gas needed». Вдруг замечаю, что ко мне идет мужчина в старомодных очках — настолько непримечательный, что я сомневаюсь, ко мне ли он идет. Парень совсем не похож на человека, которому есть, чем делиться. Он замирает в паре метров от меня, засовывает руки в карманы штанов и утыкается взглядом в свои ботинки:
— Ты веришь в бога? — внезапно спрашивает он.
— Я верю, что там что-то есть, — поперхнувшись, пытаюсь я не врать.
Пытаясь согреться на октябрьском горном солнце, я нарезаю круги около заветной картонки «Gas needed». Вдруг замечаю, что ко мне идет мужчина в старомодных очках — настолько непримечательный, что я сомневаюсь, ко мне ли он идет. Парень совсем не похож на человека, которому есть, чем делиться. Он замирает в паре метров от меня, засовывает руки в карманы штанов и утыкается взглядом в свои ботинки:
— Ты веришь в бога? — внезапно спрашивает он.
— Я верю, что там что-то есть, — поперхнувшись, пытаюсь я не врать.
Единственное, о чем просит Тим — помолиться вместе с ним
Моего нового друга зовут Тим. У него мелкие зубы, грязноватая бордовая жилетка, в глазах — тысячи забот. Последние десять лет он проработал социальным воспитателем в тюрьме города Джуно — говорят, это такие тропики посреди Аляски. Он получал 25 баксов в час, что неплохо по местным меркам, но сейчас обстоятельства заставили его сняться с места. Вместе со своей женой и малышом они едут на юг. Похоже, дела у Тима идут не очень. Его одежда порядком износилась, а у жены, которая подошла через пару минут, на ногах древние ботинки.
— Что, беда? — спрашивает Тим. — Давайте я вас заправлю.
— Спасибо! — я не верю своим ушам и готова танцевать от радости.
В то же время мне стыдно. У нас, двух молодых, борзых и по большому счету беззаботных бродяг, дела идут лучше, чем у нашего благодетеля. Хоть он и может нас заправить. Единственное, о чем просит Тим — помолиться вместе с ним. Мы встаем в круг. Пока Тим, не вынимая рук из карманов и слегка покачиваясь на пятках, делает shoegaze-молитву, я изо всех сил про себя желаю ему удачи.
— Что, беда? — спрашивает Тим. — Давайте я вас заправлю.
— Спасибо! — я не верю своим ушам и готова танцевать от радости.
В то же время мне стыдно. У нас, двух молодых, борзых и по большому счету беззаботных бродяг, дела идут лучше, чем у нашего благодетеля. Хоть он и может нас заправить. Единственное, о чем просит Тим — помолиться вместе с ним. Мы встаем в круг. Пока Тим, не вынимая рук из карманов и слегка покачиваясь на пятках, делает shoegaze-молитву, я изо всех сил про себя желаю ему удачи.
До Анкориджа 500 километров
7 октября 2013, Бивер-Крик
До границы с Аляской осталось 150 км. Сегодня у меня первый раз замерзла жидкость для линз в контейнере — сами линзы превратились в хрупкие снежинки, я отогревала их в ладонях. Несмотря на то, что скоро ночь, мы решаем проехать эти 150 км сейчас. В темноте видно, как загорается лампочка «service engine soon». Бензина впритык, вдобавок дорога вдруг закончилась. Она такая дерьмовая, в таких ямах и ухабах, что Рома почти ложится на руль, чтобы видеть трассу. Я выключаю музыку. В таких условиях эмбиент звучит как реквием.
Вскоре случается очередное чудо — впереди появляется заправка, о которой не знает GPS-навигатор. Он считает, что люди были 100 км назад и будут еще через 150 км. Мы подъезжаем к одноэтажному домику, около которого припаркован округлый жестяной автофургон. Вокруг валяется разнообразный хлам, среди которого нарезает круги золотистый лабрадор. На ветки единственного дерева накинуты лампочки, как будто здесь был Кустурица. Рома выключает мотор, и мы выходим осмотреться.
Вскоре случается очередное чудо — впереди появляется заправка, о которой не знает GPS-навигатор. Он считает, что люди были 100 км назад и будут еще через 150 км. Мы подъезжаем к одноэтажному домику, около которого припаркован округлый жестяной автофургон. Вокруг валяется разнообразный хлам, среди которого нарезает круги золотистый лабрадор. На ветки единственного дерева накинуты лампочки, как будто здесь был Кустурица. Рома выключает мотор, и мы выходим осмотреться.
Навигатор считает, что люди были 100 км назад, и будут через еще 150 км
Вдруг появляется дедуля, который подзывает пса: «Бадди, бадди!». На нас пенсионер не обращает внимания. Переглянувшись, мы все же заходим за ним в дом. В комнате очень натоплено, тут теплый желтый свет и невероятно много хлама. Это похоже на туристический магазин, в который все время подвозят товар, но его никто никогда не покупает. Я робко осматриваю каменные украшения, бейсбольные сувениры, уголок с чипсами и растворимыми супами.
Решаем взять несколько открыток — напечатанных на дешевой бумаге, в сепии, портреты старых индейцев. Они явно были в этих местах уместнее, чем белые люди. Почему-то вполголоса я спрашиваю у дедка, который прячется за кассой:
— Сколько стоит?
— Три доллара за штуку, — с чувством собственного достоинства называет он несусветную цену.
Решаем взять несколько открыток — напечатанных на дешевой бумаге, в сепии, портреты старых индейцев. Они явно были в этих местах уместнее, чем белые люди. Почему-то вполголоса я спрашиваю у дедка, который прячется за кассой:
— Сколько стоит?
— Три доллара за штуку, — с чувством собственного достоинства называет он несусветную цену.
Поколебавшись, мы наскребаем двенадцать долларов из того, что кто-то нам одолжил на бензин. Расплачиваясь, я вдруг вижу за прилавком узкий коридорчик: на низком раскладном стульчике, укутанная пледом, сидит бабушка с белыми крашеными волосами в дурацком козырьке от солнца в цветах американского флага. Кажется, дедушка однажды выдернул ее из уютного солнечного Венис-бич и притащил жить сюда. Наверное, с годами она его простила. Но не до конца.
…Этой ночью мы, торжествуя, въезжаем в крошечную деревушку около самой американской границы. Единственная заправка, она же кафе-ресторан, она же сельский клуб, пуста. Пока необъятная продавщица пропадает по своим дела, Рома успевает разжиться теплыми перчатками и шапкой, которая доедет до самого Минска. Я же изучаю ассортимент магазина. На полках лежат древние пачки печенья и книжки про покорителей севера. Я беру в руки произведение дальнобойщика: «Когда я впервые вскарабкался за руль, я понял, что ничто не остановит меня от того, чтобы стать водителем. Мне все равно, куда ехать — пока мотор работает, а колеса подо мной крутятся». В этих краях так сурово, что к таким простодушным сентенциям относишься без иронии.
Утром мы въезжаем в штат Аляска. В первом же городке, где всего 1200 человек населения, какая-то тетя зальет нам полный бак.
Мы приехали. Это победа.
…Этой ночью мы, торжествуя, въезжаем в крошечную деревушку около самой американской границы. Единственная заправка, она же кафе-ресторан, она же сельский клуб, пуста. Пока необъятная продавщица пропадает по своим дела, Рома успевает разжиться теплыми перчатками и шапкой, которая доедет до самого Минска. Я же изучаю ассортимент магазина. На полках лежат древние пачки печенья и книжки про покорителей севера. Я беру в руки произведение дальнобойщика: «Когда я впервые вскарабкался за руль, я понял, что ничто не остановит меня от того, чтобы стать водителем. Мне все равно, куда ехать — пока мотор работает, а колеса подо мной крутятся». В этих краях так сурово, что к таким простодушным сентенциям относишься без иронии.
Утром мы въезжаем в штат Аляска. В первом же городке, где всего 1200 человек населения, какая-то тетя зальет нам полный бак.
Мы приехали. Это победа.
ОБРАТНО
До Нью-Йорка 6000 километров
26 октября 2013, где-то в Юконе
Проведя на Аляске три недели и не найдя работы, которая помогла бы нам пережить зиму, мы решаем рвануть в Нью-Йорк. В день нашего отъезда из Анкориджа зарядил такой снег, что дворники автомобиля не справляются. По прикидкам Google Maps, ехать нам двадцать дней. Учитывая, как добра была Канада к нам на пути сюда, есть все шансы добраться быстро.
Но на обратном пути резко перестает везти с добычей бензина. Городки на нашем пути совсем маленькие, заправка в них обычно всего одна, с потоком в три машины в час. В таких местах нечего ловить с табличкой «Need some gas», к тому же невозможно долго скрываться от взора заправщиков. Ко всему прочему, становится слишком холодно для того, чтобы наворачивать круги рядом с тачкой, а просто вывешенная в окне надпись не вызывает доверия.
…Мы сидим в солнечный морозный полдень на трассе около заправки. До самого горизонта только голубой холодный лед. Дальше ехать тупо не можем.
— Нет другого выхода, — внезапно произносит Рома.
— Что ты имеешь в виду? — сопротивляюсь я.
— Надо подходить и просить денег напрямую, — отстраненно констатирует он очевидное.
Для меня это звучит как приглашение на казнь. Я и к табличке не очень-то привыкла, а уж просить напрямую — для меня это невозможно. Невероятно, недопустимо, немыслимо. Неприлично. Стыдно. Я мысленно рисую свой портрет в глазах тех, у кого буду просить — проституция, наркомания, алкоголизм. Но выбора действительно нет. Нам надо ехать дальше, а денег нет.
Но на обратном пути резко перестает везти с добычей бензина. Городки на нашем пути совсем маленькие, заправка в них обычно всего одна, с потоком в три машины в час. В таких местах нечего ловить с табличкой «Need some gas», к тому же невозможно долго скрываться от взора заправщиков. Ко всему прочему, становится слишком холодно для того, чтобы наворачивать круги рядом с тачкой, а просто вывешенная в окне надпись не вызывает доверия.
…Мы сидим в солнечный морозный полдень на трассе около заправки. До самого горизонта только голубой холодный лед. Дальше ехать тупо не можем.
— Нет другого выхода, — внезапно произносит Рома.
— Что ты имеешь в виду? — сопротивляюсь я.
— Надо подходить и просить денег напрямую, — отстраненно констатирует он очевидное.
Для меня это звучит как приглашение на казнь. Я и к табличке не очень-то привыкла, а уж просить напрямую — для меня это невозможно. Невероятно, недопустимо, немыслимо. Неприлично. Стыдно. Я мысленно рисую свой портрет в глазах тех, у кого буду просить — проституция, наркомания, алкоголизм. Но выбора действительно нет. Нам надо ехать дальше, а денег нет.
На обратном пути нам резко перестает везти с добычей бензина
После долгого молчания я наконец выхожу из машины. Иду на заправку, просто чтобы потратить время и оттянуть неизбежное. Внутри все тоскливое, пахнущее, как куртка дальнобойщика: бензином, дрочкой и дешевым растворимым кофе. Я иду в туалет, мою руки и даже сушу их под вентилятором. Рассматриваю свое лицо в зеркало. Рассматриваю свой колючий спасительный термяк, джинсы, байку, высокие ботинки для хайкинга и безразмерную куртку. Больше на заправке мне делать нечего. Пора выходить на охоту.
Мой первый раз — это тачка прыщавых подростков. Когда я объясняю четверым перекормленным цыплятам, кто я такая и почему мне нужны деньги на бензин, я чувствую себя воришкой с неудачным алиби. Они смеются. Когда я отхожу, самый молчаливый из них протягивает мне десять баксов.
Мой первый раз — это тачка прыщавых подростков. Когда я объясняю четверым перекормленным цыплятам, кто я такая и почему мне нужны деньги на бензин, я чувствую себя воришкой с неудачным алиби. Они смеются. Когда я отхожу, самый молчаливый из них протягивает мне десять баксов.
...С ума сойти, сколько же их было, тех, кого я просила. Мы ехали месяц, это 30 дней. Нам нужно было заправляться каждый день, иногда даже по два раза. Полный бак — это 80−120 долларов. Если очень повезет, это четыре раза по двадцатке. Так было только один раз, когда мы почти доехали до Торонто, и я так радовалась грядущему освобождению, что была обаятельна и весела. Так что обычно для полного бака надо попросить 10−15 человек на одной заправке. С учетом плохих дней, выходит, что за месяц я попросила денег эдак у 250 человек.
Обычно попрошайничество выглядело так. Я сижу в нашей тачке и не решаюсь. Машины приезжают к заправке и уезжают, мой спутник начинает злиться — я выхожу, хлопнув дверью. Мне надо успеть добежать, пока водители стоят около колонки, и задать свой вопрос. Потом я бегу обратно в машину — я стесняюсь спрашивать у всех подряд, к тому же мне холодно. Иногда я возвращаюсь с чем-то, чаще без ничего. Все мои руки в цыпках и трещинах от холода, пальцы ног отваливаются, щеки покрыты румянцем, и мне очень, очень неуютно. Я умираю ровно каждый раз.
Сначала я думала, что лучше всех жертвуют деньги мужчины на пикапах, такие простые деревенские парни. На самом деле, разницы нет. Было ошибкой половину пути подходить только к этим типам, игнорируя женщин с детьми, гламурных подростков и пенсионеров. Я не помню лица, но я помню реакцию людей на свою просьбу. Кто-то делал вид, что меня не существует, и не поворачивая голову в мою сторону, отвечал «нет». Кто-то с раздражением удосуживался посмотреть на меня и сказать что-то вроде «Я не подаю попрошайкам».
Хуже всего те, кто внимательно меня выслушивал, даже задавал какие-то вопросы, а потом начинал читать мне лекцию о правильной жизни: о том, что надо обратиться в полицию, к владельцу заправки, или попросить родственников переслать денег. Неприятнее них только те, кто потом сдавал меня заправщикам. Чувство дикого стыда преследовало меня вплоть до одного случая.
Обычно попрошайничество выглядело так. Я сижу в нашей тачке и не решаюсь. Машины приезжают к заправке и уезжают, мой спутник начинает злиться — я выхожу, хлопнув дверью. Мне надо успеть добежать, пока водители стоят около колонки, и задать свой вопрос. Потом я бегу обратно в машину — я стесняюсь спрашивать у всех подряд, к тому же мне холодно. Иногда я возвращаюсь с чем-то, чаще без ничего. Все мои руки в цыпках и трещинах от холода, пальцы ног отваливаются, щеки покрыты румянцем, и мне очень, очень неуютно. Я умираю ровно каждый раз.
Сначала я думала, что лучше всех жертвуют деньги мужчины на пикапах, такие простые деревенские парни. На самом деле, разницы нет. Было ошибкой половину пути подходить только к этим типам, игнорируя женщин с детьми, гламурных подростков и пенсионеров. Я не помню лица, но я помню реакцию людей на свою просьбу. Кто-то делал вид, что меня не существует, и не поворачивая голову в мою сторону, отвечал «нет». Кто-то с раздражением удосуживался посмотреть на меня и сказать что-то вроде «Я не подаю попрошайкам».
Хуже всего те, кто внимательно меня выслушивал, даже задавал какие-то вопросы, а потом начинал читать мне лекцию о правильной жизни: о том, что надо обратиться в полицию, к владельцу заправки, или попросить родственников переслать денег. Неприятнее них только те, кто потом сдавал меня заправщикам. Чувство дикого стыда преследовало меня вплоть до одного случая.
Выходит, что за месяц я попросила денег эдак у 250 человек
Восемь вечера, темнота — выколи глаз. Мы на заправке на окраине какого-то города. Грыземся с Ромой, потому что я хочу остаться ночевать тут и попрошайничать утром. Но в конце концов, хлопнув дверью, я иду к единственному автомобилю около колонки. Шансов нет, это стильная спортивная тачка синего цвета, а на чуваке замшевая куртка раза в три дороже нашей машины.
— Добрый вечер! Извините за беспокойство, но мы с моим другом едем с Аляски, и, к сожалению, у нас закончились деньги. Может быть, вы одолжите пару долларов или заправите нас немного бензином? — выпалила я на одном дыхании заученную фразу.
— О, а откуда вы? — внезапно спрашивает меня очень-дорогая-куртка с искренним интересом.
Я впадаю в ступор. Следующие десять минут я проведу за осмысленным разговором с пятидесятилетним мужиком с Гаваев, который жил то тут, то там. Он с неподдельным любопытством слушает мою историю.
— Ха, да чего только в жизни не случается, — приободряет дом-в-Калифорнии, видя мое смущение. — У меня только 60 баксов кэшем. Этого хватит? Или вас заправить?
— Кэш! — несколько поспешно отвечаю я, представляя как по-царски мы наедимся долларовым меню в McDonald's.
Мужчина кивает и протягивает мне деньги. Мы искренне желаем другу другу удачи и хорошего вечера. Я снимаю перчатку, чтобы пожать ему руку.
Такие ребята будут попадаться отныне и впредь. Редкие, как алмазы, они будут улыбаться и вспоминать, как сами однажды оказались в сложной ситуации. Влюбленные пенсионеры, одинокие женщины с собаками, скучные задроты в кепках, побитые жизнью тусовщики. Всех их отличает одно — опыт. С тех пор все люди делятся для меня на два типа: тех, кто застревал на старой поломанной тачке без денег посреди нигде, и всех остальных.
— Добрый вечер! Извините за беспокойство, но мы с моим другом едем с Аляски, и, к сожалению, у нас закончились деньги. Может быть, вы одолжите пару долларов или заправите нас немного бензином? — выпалила я на одном дыхании заученную фразу.
— О, а откуда вы? — внезапно спрашивает меня очень-дорогая-куртка с искренним интересом.
Я впадаю в ступор. Следующие десять минут я проведу за осмысленным разговором с пятидесятилетним мужиком с Гаваев, который жил то тут, то там. Он с неподдельным любопытством слушает мою историю.
— Ха, да чего только в жизни не случается, — приободряет дом-в-Калифорнии, видя мое смущение. — У меня только 60 баксов кэшем. Этого хватит? Или вас заправить?
— Кэш! — несколько поспешно отвечаю я, представляя как по-царски мы наедимся долларовым меню в McDonald's.
Мужчина кивает и протягивает мне деньги. Мы искренне желаем другу другу удачи и хорошего вечера. Я снимаю перчатку, чтобы пожать ему руку.
Такие ребята будут попадаться отныне и впредь. Редкие, как алмазы, они будут улыбаться и вспоминать, как сами однажды оказались в сложной ситуации. Влюбленные пенсионеры, одинокие женщины с собаками, скучные задроты в кепках, побитые жизнью тусовщики. Всех их отличает одно — опыт. С тех пор все люди делятся для меня на два типа: тех, кто застревал на старой поломанной тачке без денег посреди нигде, и всех остальных.
До Нью-Йорка 3500 километров
11 ноября 2013, Саскатун
Мы едем через Канаду вот уже месяц. Целый сраный месяц. Единственные маяки нормальной человеческой жизни на нашем пути — заправки. Это весь доступный мне комфорт. Кипяток и туалет. По вечерам я варю рис на походной газовой горелке — окна запотевают так, как будто в салоне кто-то трахается. На следующее утро я иду на эту же заправку мыть посуду. В такие моменты для поднятия духа я представляю, что эта деталь биографии уместно смотрелась бы в правилах жизни для журнала Esquire. Правда, пришлось бы что-то соврать — ничего особенного я не осознаю, пока стираю вещи или отскребаю макароны от кастрюли. В основном я думаю про то, что за дверями собирается очередь.
Дни бесконечны, дорога прямая, как стрела, GPS-навигатор говорит, что до следующего поворота 2120 километров. Машин нет, людей нет. Я беру где только можно бесплатные газеты и читаю вслух некрологи, объявления о церковных службах, распродажах электрогрилей и снегоходов. Мы давно переслушали всю музыку, что у нас была, и даже сыграли в «Города» все места, в которых бывали. Мы встречаем очень много диких животных и очень мало людей, еще меньше — тех, кто может нас понять.
Дни бесконечны, дорога прямая, как стрела, GPS-навигатор говорит, что до следующего поворота 2120 километров. Машин нет, людей нет. Я беру где только можно бесплатные газеты и читаю вслух некрологи, объявления о церковных службах, распродажах электрогрилей и снегоходов. Мы давно переслушали всю музыку, что у нас была, и даже сыграли в «Города» все места, в которых бывали. Мы встречаем очень много диких животных и очень мало людей, еще меньше — тех, кто может нас понять.
Вечер этого ледяного дня мы проведем в городе Саскатун, столице провинции Саскачеван. Мы приезжаем на заправку, где неожиданно нам встречается родственная душа — бомж Эдди продает свой рисунок корабля под сияющей корпоративной вывеской. Мы киваем друг другу и выставляем свою табличку — просить напрямую сегодня уже просто нет сил, но все равно нужно крутиться около машины. Каждые пять минут я вынуждена бегать на заправку: в нашей тачке не работает печка, а пальцы ног замерзают моментально.
В очередной раз Эдди манит меня рукой — пойдем, пойдем за мной. Я плохо понимаю его английский. Он заходит на заправку и направляется к стойкам с кофе. Я неуверенно оглядываюсь, но Эдди успокаивает меня:
— Детка, я был здесь еще до того, как появилась эта заправка. Хочешь кофе? Сахар? Сливки?
— Да, спасибо, — мямлю я.
— А твоему другу? — бодро интересуется Эдди, протягивая стаканчик.
Никто из обслуживающего персонала не протестует против такого поведения.
В очередной раз Эдди манит меня рукой — пойдем, пойдем за мной. Я плохо понимаю его английский. Он заходит на заправку и направляется к стойкам с кофе. Я неуверенно оглядываюсь, но Эдди успокаивает меня:
— Детка, я был здесь еще до того, как появилась эта заправка. Хочешь кофе? Сахар? Сливки?
— Да, спасибо, — мямлю я.
— А твоему другу? — бодро интересуется Эдди, протягивая стаканчик.
Никто из обслуживающего персонала не протестует против такого поведения.
С тех пор все люди делятся для меня на два типа — тех, кто однажды застревал на старой поломанной тачке без денег посреди нигде, и всех остальных
Вообще, Эдди рисует. Я не могу понять, где он живет и где его семья. Но Эдди в порядке. Эдди плевать, что про него думают. Нет — так нет, не пересечемся взглядами и разойдемся разными дорогами. Но если скажешь слово — зацепимся языками. С Эдди, самым живым человеком за последнее время, мы проведем бок о бок два приятных часа. Это редкий случай душевного единения конкурентов — мы будем вместе попивать кофеек и наперегонки стрелять деньги.
В конце концов начинает везти. Из подъезжающих машин все чаще вываливаются клубы пара — это водители открывают окна, чтобы протянуть мне десятки долларов кэшем. Вскоре у Эдди за сотку купят его картину две пьяные студентки в мини-юбках. Он протянет мне двадцатку, и сразу после этого за бродягой приедет машина. «Все в порядке, это мой сын», — скажет Эдди на прощание и уедет. Я понимающе кивну и помашу ему вслед. Похоже, папа просто не может жить спокойно в семье, и его побеги на заправку это компромисс для обеих сторон. Запомню на будущее.
…Мой месяц в дороге через Канаду — это калейдоскоп маленьких одноэтажных городков, где в каждом доме тепло и уютно просто потому, что там есть крыша. Какое это счастье, тепло и крыша. Я еду и смотрю из окна машины на лиловые отсветы неоновых вывесок на белом снегу, лиловый снег посреди мрака. Местные жители даже не подозревают, что в этот мирок приехали варвары. С виду мы нормальные молодые ребята. Внутри — два изголодавшихся волка, готовые рычать и перегрызть друг другу глотки, и так не готовые сдерживаться.
В конце концов начинает везти. Из подъезжающих машин все чаще вываливаются клубы пара — это водители открывают окна, чтобы протянуть мне десятки долларов кэшем. Вскоре у Эдди за сотку купят его картину две пьяные студентки в мини-юбках. Он протянет мне двадцатку, и сразу после этого за бродягой приедет машина. «Все в порядке, это мой сын», — скажет Эдди на прощание и уедет. Я понимающе кивну и помашу ему вслед. Похоже, папа просто не может жить спокойно в семье, и его побеги на заправку это компромисс для обеих сторон. Запомню на будущее.
…Мой месяц в дороге через Канаду — это калейдоскоп маленьких одноэтажных городков, где в каждом доме тепло и уютно просто потому, что там есть крыша. Какое это счастье, тепло и крыша. Я еду и смотрю из окна машины на лиловые отсветы неоновых вывесок на белом снегу, лиловый снег посреди мрака. Местные жители даже не подозревают, что в этот мирок приехали варвары. С виду мы нормальные молодые ребята. Внутри — два изголодавшихся волка, готовые рычать и перегрызть друг другу глотки, и так не готовые сдерживаться.
Дневник
24 ноября 2013, Нью-Йорк
Мы приехали бесснежной ночью, такой, когда ледяной влажный ветер норовит с корнем выдрать дверь автомобиля. Подруга, у которой мы остановились, накормила нас вареными сосисками и уложила спать в проходной комнате. В квартире есть ванная, а в ванной — настоящий горячий душ. Я провела под ним полчаса. Как же хорошо выбраться из вонючей, залитой соплями и арахисовым маслом машины! Два месяца мы жили в доме на колесах, а сегодня наконец спим в настоящей кровати.
Через пару недель Рома продаст верный Dodge Caravan на свалку.
Мы приехали бесснежной ночью, такой, когда ледяной влажный ветер норовит с корнем выдрать дверь автомобиля. Подруга, у которой мы остановились, накормила нас вареными сосисками и уложила спать в проходной комнате. В квартире есть ванная, а в ванной — настоящий горячий душ. Я провела под ним полчаса. Как же хорошо выбраться из вонючей, залитой соплями и арахисовым маслом машины! Два месяца мы жили в доме на колесах, а сегодня наконец спим в настоящей кровати.
Через пару недель Рома продаст верный Dodge Caravan на свалку.